Воспоминания А. Я. Грузкова1
2011–2014 гг.
Война началась, когда я закончил восьмой класс. Мы строили в это время дорогу Барыш – Ульяновск. Приехал представитель военкомата, объявил, что можно идти домой, отмечать этот день печали. Я помню, как многие плакали – мы проходили через несколько деревень. Сразу же молодежь, которая перед этим отслужила в армии, получили повестки, поехали воевать. Так началась для меня Великая Отечественная война. Придя домой, я тоже увидел, что мать плачет, отец хмурый. Он читал всегда газеты, был в курсе событий, а кроме этого, он имел довольно большой опыт службы в Красной армии, Гражданскую войну всю провоевал. Он тоже был расстроен и сказал: «Да, сын, это тяжелое испытание для нашей страны; я встречался с немцами в восемнадцатом году, я знаю, что такое немецкая армия». Ну что поделаешь, делать было нечего.
В 1941 году наш учебный год начался с одного дня занятий. На другой день, 2 сентября 1941 года, нас отправили на сборку урожая: большинство мужчин было уже взято в армию, в селах остались одни старики, дети и женщины, бабы, как говорят в деревне. Нас отправили в Конновку, деревня такая под Барышом, молотить хлеб. Мы пробыли там месяц, хорошо поработали, и когда вернулись, начались занятия. Через неделю меня вызвали в райком комсомола, нас троих и одну девушку, вызвали из других средних школ ребят. Собралось нас человек пятьдесят со всего района. Секретарь райкома сказал: «Товарищи комсомольцы, по решению райкома комсомола вы все мобилизуетесь на трудовой фронт. В городе Куйбышеве строятся, уже приступают к работе эвакуированные авиационные заводы с Украины и Белоруссии. Работать некому, те рабочие, которые работали на этих заводах там, ушли на фронт, приехали туда только старые рабочие и женщины, которые работали на этих заводах. Вы направляетесь в школу ФЗО2 № 2 в городе Сызрани, это от Барыша километров шестьдесят. Там вас обучат профессиям токарей, слесарей, фрезеровщиков и других необходимых и нужных профессий, и вы будете трудиться на трудовом фронте».
На наш вопрос: «А как же школа?»
Секретарь райкома ответил: «Ну что ж, война скоро закончится, вы успеете догнать своих сверстников, но зато вам будет предоставлена привилегия вступать3 в высшие учебные заведения вне конкурса, так что считайте себя мобилизованными». Ну что такое мобилизация в военное время, я прекрасно понимал.
Секретарь райкома добавил: «А сейчас вы можете идти домой, готовьтесь, через три дня вы будете отправлены в город Сызрань».
Мы шли домой трое. Наконец, я остался один. Сел я на скамеечку около Липового ключа: так назывался чистый родничок в липовой роще, через который проходит лесная дорога на Попову Мельницу, – и мне так показалось обидно: как же так, старался, учился, три года ходил пешком в эту Барышскую гору, я заплакал. Потом тяжело вздохнул, попил холодной вкусной водицы и пошел домой. Пришел к обеду. Отец, увидев меня с красными глазами, спросил: «Шура, а что случилось, что ты, плакал, в чем дело?» Я рассказал ему. Он немного помолчал и сказал: «Какой же ты у меня дурачок! Через год ты кончил бы десятый класс, тебя сразу бы забрали в армию. Ну и что, какой из тебя солдат, мало сказать ты еще физически не окреп, как воин, но ты же еще не умеешь воевать!»
Я ему говорю: «У меня же медаль, значок, «Ворошиловский стрелок» первой степени!» А он мне сказал: «Я прошел Гражданскую войну; умения стрелять далеко не достаточно для того, чтобы быть настоящим солдатом; да ты это и сам когда-нибудь поймешь. А тут тебе дали возможность окрепнуть, научиться хорошему делу, а потом, уже повзрослевший, ты можешь уверенно идти в армию».
И мама тоже обрадовалась этому: «Сынок, не горюй, все под Богом ходим, Господь поможет!»
Ну и успокоила меня, как могла, прижав к себе.
Так мы поехали в Сызрань, там нам сказали: «училище не готово еще, вы можете поехать домой, отдохнуть, а через месяц мы каждому из вас пришлем сообщение, вы явитесь сюда, теперь вы знаете, где будет располагаться ваша школа».
И мы поехали снова домой. Купили нам билеты, посадили нас в поезд, и я приехал в Барыш.
В это время осенью объявили начало фронтовых работ. За Барышом в сторону Тимошкино, в аккурат с юга на север, строился оборонительный рубеж: немцы были уже под Москвой. Рыли окопы, противотанковые рвы, строились доты, дзоты, велись тяжелые земляные работы. На эту работу должна каждая семья выделить одного человека. Отец у меня в то время работал с бригадой фронтовых валяльщиков, валяли валенки для предстоящей зимней войны на фронте; все для фронта, все для победы. Поэтому окопы отправилась рыть моя мать. Полный двор был скотины, отец запарился, говорит: «сынок, съезди, подмени мать, пусть она хоть на недельку приедет, наведет порядок, а то скотина не кормлена». Ну, я через неделю собрался, потеплее оделся, было уже холодно, на дворе стоял конец ноября. Мама уехала домой, я стал работать. Таким образом, я целый месяц с лишним проработал на этих фронтовых работах. Мы закончили в аккурат окопы, я приехал домой, маме не надо было ехать снова. А через неделю я получил уведомление, что училище готово, что я через неделю должен быть в Сызрани. Так и случилось.
Я закончил с отличием школу ФЗО по профессии токаря. Сперва меня учили на слесаря месяц, а потом почему-то перевели в токарную группу. Ну, я обрадовался: это все-таки была более высокочтимая квалификация. По окончании школы нас сразу же направили в город Куйбышев. Там в поселке Безымянный на окраине города строились два авиационных завода. Я попал на завод № 2. Он прибыл из Киева. Стен у цехов еще не было, они только строились. Были забетонированы полы, на них поставлены станки, сделана электропроводка, на крыше крыто, а уже с боков начинали строить стены. Стены строили во многих цехах из кирпича, а некоторые просто из деревянных досок. Токарные цехи, их было два, длинные метров по семьдесят, широкие, с высокими окнами. Через неделю нас распределили к мастерам уже по группам, закрепили за станками. И мы в практически насквозь продуваемых цехах начали работать. Но поскольку перед этим мы побывали дома, я взял с собой все зимнее обмундирование: валенки, теплые штаны, куртку, меховую шапку – то есть работать было можно. Так и началась моя рабочая эстафета, так я стал «его величеством рабочим классом». Токарное дело мне давалось легко, буквально через три месяца присвоили четвертый разряд, потом – пятый. Меня поставили нарезать нарезы в стволах авиационных пушек ШКАС4. Это скорострельный пулемет, который устанавливался на истребители в центре пропеллера. Работа у меня сначала не получалась, потом со мной рядом работал мой шеф, старый рабочий киевский, Митрич звали его. Он меня подучил, и вскоре я стал выполнять не только норму, а и больше, до полутора норм. Меня повесили даже на доску почета. Так проработал я год. Потом я получил из дома письмо, отца взяли в армию, он направлен на южный фронт под Сталинград. А в это время в Куйбышевскую область прибыла разбитая под Харьковом 25-я Чапаевская дивизия, в которую был объявлен добровольный набор комсомольцев. Я, недолго думая, а меня уже начинала мучить совесть, как так, все мои товарищи уже воюют давно, более того, уже половина из них погибли: они попали в самое пекло под Москву – написал заявление. Начальника цеха в это время не было, его заместитель с удовольствием мне подписал заявление, и я ушел в военкомат. Там меня сразу направили на Красную Глинку. Это тоже под Куйбышевом в верховье Волги, где был лагерь, где формировались фронтовые команды, маршевая рота, в ее составе было 350 человек. Нас две недели погоняли по плацу с деревянными ружьями, два раза мы постреляли из трехлинейной винтовки Мосина, пятизарядная, калибра 7,62 мм. И отправили на фронт. Маршевая рота до Харькова не доехала, под Харьковом наши понесли большие потери и через донские степи отступали к Волге. Так мы еще на марше влились в свой полк, и под палящим августовским солнцем мы пришли на окраину Сталинграда. Там уже были вырыты окопы, ходы сообщения, доты, дзоты. Меня назначили наводчиком 82-мм батальонного ранцевого миномета, а он был переносной. Так началось мое боевое крещение.
<…> Отступление было тяжелым: жара, все колодцы отравлены, пили только подвозимую воду. И вот в таких условиях – они очень хорошо описаны в произведениях Шолохова – все это я видел своими глазами.
<…> Мы заняли позицию уже в пригороде Сталинграда, успели окопаться, пообедали, и вдруг на противоположной стороне оврага, у которого мы расположились, мы увидели большие грузовые немецкие тягачи с прицеперными5 пушками большого калибра. Батарея на наших глазах, а это было всего в полкилометра от нас, видима простым глазом, особенно заметна в прицел миномета, стала располагаться в боевой порядок, отцеплялись тягачи, восстанавливались пушки в направлении Сталинграда. Я доложил об этом, я первый увидел в минометный прицел, командиру отделения, тот доложил командиру взвода, командиру роты. Вдруг поступила команда открыть по противнику огонь. Позиция была отличная, все было видно как на ладони. Немцы неспешно располагались на артиллерийских позициях, подъезжали автобусы с личным составом, так как транспортировались эти крупнокалиберные пушки на гусеничных тягачах. Открыт был огонь внезапно, неожиданно для немцев. Рядом стоял второй батальон, в котором тоже был 82-мм миномет. Огонь был открыт внезапно, причем особенно хорошо было видно разрывы в прицел. Мины сразу угодили по выбранным позициям. Потом одна мина попала непосредственно в пушку, другая – в автобус, из которого еще не успела выгрузиться немецкая прислуга. Мы успели из своего миномета выпустить двенадцать мин, как вдруг, я в это время наводил миномет для очередного выстрела, в наш окоп, да это и нельзя было назвать окопом, а просто так выровненная площадка, попала крупная немецкая мина. Взрыв оглушил меня. Я не был убит осколками: меня заслонил ствол. Весь остальной расчет погиб. Я потерял сознание и очнулся только в госпитале в городе Оренбурге. Из ушей еще текла кровь, были порваны ушные перепонки, кружилась голова, все время тошнило. Я получил тяжелую контузию. В городе меня лечили почти три месяца. И хотя я еще слабо ходил, кружилась голова, меня направили на комиссию, где признали годным для строевой службы, и я в составе маршевой роты был направлен в город Самару на формировочный пункт, что находился на одной из улиц Самары, Запанской переулок его звали, или бандитский переулок. Полк формирования располагался в средней школе. Я пробыл там два дня, была уже сформирована маршевая рота, которая должна была быть отправлена на фронт, немцы еще были в Сталинграде. Так однажды после обеда в расположение нашего пункта прибыли капитан и старшина. Было приказано маршевой роте построиться. Капитан стал перед строем, объявил, что он прибыл за пополнением для вновь открывшихся в Самаре курсов оружейных артиллерийских техников КУКАР6 № 40. Он объявил – все, кто имеет среднее образование, – два шага вперед. Я уже выше говорил, что меня взяли в армию в 1941 году7, в конце сентября. Я десятилетнего образования не имел. Люди стали выходить из строя, довольно много. У меня в голове крутилась мысль: а что, если попробовать, ведь из меня еще плохой солдат – я и на марше пройти не могу, у меня еще кружиться голова, еще болят уши, плохо слышу. Я хлопнул впереди стоявшего солдата в плечо и тоже сделал два шага вперед. Нас повели в один из классов школы, где сидел за столом капитан. Он задавал вопросы. Документов об окончании школы, как правило, ни у кого не было, да и у меня не было, у меня солдатская книжка была, там было написано: десять классов – это с моих слов. Передо мной – вызывали по алфавиту – вышло больше двадцати человек, с хмурыми лицами выходили из школы, только в углу сидело два человека за партами. Он мне задал вопрос: «Скажите, красноармеец, как вы сказали, Грузков, сколько будет синус квадрата альфа плюс косинус квадрата альфа?» Я отвечал: «Единица». Это мы проходили в девятом классе.
Капитан продолжил спрашивать: «А тангенс квадрата альфа плюс котангенс квадрата альфа?»
Я говорю: «Тоже единица».
Капитан: «Функцию нарисовать сможете?»
Я говорю: «Могу».
Я нарисовал ему и синусоиду и тангенсоиду.
Капитан: «Правильно. А что такое бином Ньютона?» Мы только что успели его пройти за первый месяц обучения.
Я ему: «Это многочлен с двумя неизвестными, решается методом замещения».
Он сказал: «Хватит, садись туда, к этим ребятам». Я сел.
Из более чем сорока вышедших из строя людей было им отобрано около двенадцати человек. Старшина нас построил и объяснил, что сейчас мы поедем в расположение курсов, там нас покормят, и потом мы должны будем пройти комиссию: медицинскую и общеобразовательную. Так я оказался слушателем курсов оружейно-артиллерийских техников № 40, в которых я и стал учиться. Учиться на курсах мне было легко, так как я закончил ФЗО, работал и слесарем, и токарем, то есть имел опыт практической работы с металлом. Кроме этого, теоретический курс тоже давался довольно успешно, я был отличником.
Однажды я получил письмо от тетушки Нади из Барыша, где я учился в средней школе. Она мне писала, что в Самаре учится Тося Ипатова. Это та соседка ихняя, с которой я вместе учился в десятом классе. Я был в классе А, она – в классе Б. Я к ним сходил. Мне запомнилась эта тюрьма с длинными коридорами, железными полами, железными ступенями, шаги по которым гулко раздавались по всему зданию. Они жили в бывшей тюремной камере, шесть человек, с ней были еще две ее одноклассницы. Девчата меня встретили очень приветливо, угостили свежей вареной картошкой, правда, без хлеба: хлеба не было, карточки уже кончались, был конец месяца. Я у них просидел почти весь вечер, потом еще несколько раз приходил, мы часто встречались. Интересно было встретиться, поговорить с близкими людьми. Между тем меня перевели из оружейного курса на артиллерийский постольку, поскольку я занимался отлично, и мне был предложен переход. Я согласился. Почти уже заканчивали трехмесячный срок, когда вдруг учебу продлили до шести месяцев. Я еще почти шесть месяцев проучился, и уже в 1943 году, в июне месяце, вдруг нас подняли по тревоге и мы пешим маршем вместе со своей боевой учебной техникой выдвинулись в направлении Сызрани. Вышли в открытое поле, рядом была деревня, вернее, железнодорожная станция. Нас построили. Начальник перед строем вышел и прочитал список. Всем, кто учился отлично, было предложено выйти из строя и отдельно построиться, остальных – всем на погрузку в железнодорожные вагоны. Зачитали приказ о присвоении званий старших орудийных и старших ружейных мастеров с отправкой в действующую армию. Нас же снова вернули назад в Самару, тогдашний Куйбышев. Мы там переночевали. Нам объявили, что курсы расформированы, якобы по причине ненадобности, мы направляемся в распоряжение училищ: артиллерийского в городе Томск и автомобильного в городе Челябинск. Нас спросили, как отличников, кто куда желает. Я попросился в артиллерийское училище – это был ЛАТУЗА, Ленинградское артиллерийское техническое училище зенитной артиллерии. Там меня зачислили на отделение ПУАЗО – это приборы управления артиллерийским зенитным огнем, которые я начал изучать. Проучился я до 1944 года. Там тоже срок обучения с восьми месяцев продлили до года, и уже в 1944 году, летом, нас выпустили в звании младших лейтенантов с направлением каждого на тот или иной фронт. Меня направили в Резерв Главного командования артиллерии, город Москва, куда я и прибыл. Попросившись заехать домой, мне отказали, сказали, что идет война, и ни о каких отпусках речи быть не может. Ну что ж, война так война, поедем воевать. А вместо войны я попал опять в тыл, в Резерв Главного командования. Это был уже сентябрь месяц. Резерв Главного командования только что создавался. Готовились к зиме, заготавливали продукты, ездили на уборку овощей, в частности заготавливали, солили капусту, резали ее ножами. А я видел в одной из столовых Самары, как это делается путем соломорезки, такой вал с двумя ножами, которым вилок капусты разрезался мгновенно. Я предложил начальнику училища сделать такое нехитрое приспособление. Мне разрешили. Я пошел на соседний завод в Подмосковье. Начальник училища позвонил с просьбой помочь. Мы сделали эти валы с подшипниками, сторочи, станки и, таким образом, проблема заготовки солений на зиму была решена. За это я получил благодарность. Обо мне сложилось хорошее мнение у командования Резерва. Буквально через полмесяца – мы уже ждали отправления на фронт – в Резерв приезжает полковник Шапиро, начальник кафедры внешней политики артиллерийской академии имени Дзержинского, что располагалась в Москве. Им нужен техник, имеющий опыт практической работы. А поскольку я доказал на практике, что я могу сам работать непосредственно на станке, начальник Резерва, хорошо знакомый с полковником Шапиро, ему порекомендовал меня. И я был направлен в Москву. Меня поселили в комнату одной из коммунальных квартир академии, где я и стал работать на кафедре КМЧ. Это кафедра гвардейских минометов, Катюш. Готовились кадры для укомплектования армии новым видом вооружения, реактивной ракетной артиллерией М-30 Н. Так я освоил впервые это изделие. Занимался на кафедре различными работами в основном научного характера. Жизнь пошла по накатанной колее. Я много имел свободного времени, ходил по Москве, посещал различные выставки, картинные галереи, театры. Жизнь-то, в общем, была неплохая, но с другой стороны все время гложила мысль: идет война, люди воюют, а я тут занимаюсь опытами по баллистическим наукам. Все время сверлила мысль: надо проситься на фронт. С этой мыслью я и обратился к начальнику факультета, был генерал-лейтенант Васильев Иван Васильевич. Как сейчас помню, он перед этим за две недели получил похоронную на сына, который закончил артиллерийскую академию и погиб на 3-м Украинском фронте. Я к нему обратился и сказал. Он меня спросил: «А чем тебя не устраивает твое нынешнее положение, ведь ты же можешь поступить в академию?»
Я ему сказал:
– У меня недавно убили отца на фронте под Сталинградом, погибло три брата, Вы извините, товарищ генерал, мне просто перед самим собой стыдно.
– Ну ладно, хорошо, молодец.
– Я единственное прошу, чтобы меня направили там, где потеплее8.
– А что случилось?
– Вот у меня было обморожение.
– Хорошо, я попрошу.
Я получил назначение на 3-й Украинский фронт, в распоряжение отдела кадров. Таким образом, а это уже был 1944 год, я оказался в действующей армии на 3-м Украинском фронте. Командовал фронтом Маршал Советского Союза Толбухин. Приехал я уже под Ясско-Кишинёвскую операцию, которую успешно завершали, потом вошли в Румынию, и так снова началась моя война, но уже в другом качестве: я был специалист зенитной артиллерии по приборам ПУАЗО. Приборы я знал отлично, училище закончил с отличием. Первое, что я сделал, я проверил, настроил все приборы ПУАЗО, которые были, прямо скажем, не готовы к работе в боевых условиях. И впервые на моих глазах мы сбили под Тыргу Жиу9, один из городов южной Румынии, два немецких самолета за три налета. За что я был представлен к ордену Красной Звезды. Я, не боевой командир, а техник по приборам. Командир полка сказал перед строем всего полка: «Самолеты мы начали сбивать после того, как к нам прибыл специалист по ПУАЗО. Я могу вам его представить, младший техник лейтенант Грузков, выйти из строя!». Я вышел.
Командир полка продолжил: «Вот, благодаря кому мы научились правильно и хорошо стрелять».
После Румынии была Венгрия, Австрия. Войну я закончил западнее Вены, на реке Брук10, где мы встретились с наступающими с запада американскими частями. Мы закрепились на левом берегу реки, американцы – на правом, при попытке их форсировать реку было приказано открывать огонь. Наше командование предупредило американское командование, что мы получили приказ занять оборону и нарушение его повлечет за собой открытие [огня] на поражение. Американцы приняли это к сведению, и так мы стояли. Через две недели состоялась встреча американских и советских офицеров. Встреча была на американском берегу. Они нас встретили за накрытыми столами, говорились речи, но мы не понимали по-английски, они не понимали по-русски, все переводили переводчики. Но встреча была замечательна тем, что мы увидели настоящих наших союзников прямо лицом к лицу. Это были крепкие, здоровые ребята, с веселым духом, с отличным настроением, всегда и при всяком случае улыбались. Потом встреча была на нашем берегу. Перед встречей всех наших офицеров тщательно инструктировали, как вести себя, что можно, что нельзя. Ну мы это хорошо запомнили. На нашей встрече их угощали. Они нас угощали и ромом, виски и пивом. С нашей стороны угощение было только русской водкой, как сейчас помню, Столичная, в бутылках со светлыми горлышками. И что нас поразило, что все американцы, даже при первой встрече на ихней стороне, и ром, и виски пили только разбавляя содовой водой. Мы к этому не привыкли: что значит это пойло разбавленное? Им наливали чистую водку. Они тоже начинали ее разбавлять водой, благо стояла газированная вода в бутылках. Напротив меня сидел молодой американский лейтенант Джон, как он мне представился. Я им представился Александр. Разговаривать мы, конечно, не могли. Он мне подарил доллар, на котором вечным пером написал по-английски и расписался. Я ему подарил наши десять рублей. Тогда это были деньги, напечатанные красной краскойс портретом Ленина.
Отечественная война закончилась 9 мая 1945 года. Окончание войны я встретил на реке Брук. Это юго-западнее Вены, Западная часть Австрии. Там мы встретились с американскими войсками, которые успешно продвигались в направлении Вены. Встреча произошла утром 9-го числа. Все торжественно праздновали этот великий день. Американцы имели намерение и дальше придвигаться вперед, но при попытке их перейти реку Брук, на правом берегу которого они стояли, их предупредили, что они будут уничтожены, что нам приказано стоять и дожидаться распоряжения командования о дальнейших действиях. Американцы послушались, да и кому хотелось погибать после окончания войны. Так началась моя мирная жизнь. Но буквально утром 10 мая была объявлена тревога. Полк срочно строился в боевые порядки и получил приказ двигаться на Прагу, где в это время в Праге произошло народное восстание против немцев. Немцы подтянули туда основную силу юго-западной группировки и начали подавление восстания. Двигались мы срочно военно-походным маршем своим ходом. Дорога была, правда, горная, но асфальтовая, широкая. Вошли в предгорье Карпат и через день мы были уже в предместье Праги. К этому времени к Праге подоспел 9-й кавалерийский корпус генерала Плиева. Немцы были остановлены, окружены и практически все были взяты в плен. Вместе с ними в плен попал с остатками своей власовской народно-освободительной армии сам Власов, которого я видел близко. Это был невзрачно одетый, небритый, с осунувшимся серым лицом человек с бегающими глазами. И глаза как будто показывали всю полноту его вины. Его арестовали и направили в ставку командующего фронтом. После разгрома немецкой группировки мы вернулись на исходные позиции для прикрытия пришедшего туда же корпуса Плиева. Начались будние мирные дни, но это был сплошной праздник. Вокруг были богатые поместья, крестьянские фермы полные скота, хлеба, птицы, так что фуражом практически мы не пользовались, жили на подножном корму, как говорил наш командир полка. Старшина с двумя-тремя солдатами, а то и с десятком, отправлялся на одну из ферм, выбирал свиней пожирнее, индеек, гусей, кур, белой муки, круп, все что надо, а самое главное, вина. Вино от нас и венгры, и австрийцы зарывали в землю в бочках. Но наши ребята находчивые, соорудили шипы, или щупы с остро отточенными концами и недавно вскопанную землю быстро обнаруживали, заставляли того же хозяина раскапывать эти бочки, грузили их на машины и привозили в полк. Вина было хоть залейся. Это было доброе венгерское или австрийское вино, выдержанное в толстостенных дубовых бочках. Солдатам наливали по кружке вина перед обедом, офицерам ставили на столы графины. В общем, была жизнь победителей.
ГААОСО. Ф. Р-204. Оп. 4. Ед.хр. 1. Ед.уч. 1. Фонодокумент.
Общая продолжительность записи – 11 ч. 23 мин. 28 сек.
В сборник включены эпизоды, касающиеся времен Великой Отечественной войны.
Поделиться ссылкой:
«Эх!!! А жить хочется!!!» Сборник. Екатеринбург: ГКУСО «ГААОСО», 2020. С. 109-118 ↩
Школа ФЗО – школа фабрично-заводского обучения ↩
Правильно поступать ↩
ШКАС (Шпитального – Комарицкого авиационный скорострельный) – первый советский скорострельный синхронный авиационный пулемёт ↩
Вероятно, прицепными ↩
Вероятно Курсы усовершенствования командиров артиллерийских расчетов ↩
А.Я. Грузков имеет в виду трудовую мобилизацию ↩
А. Я. Грузков поясняет слушателям: «А мы устанавливали баллистический маятник, и я простыл, на 25-градусном морозе сидя на рельсе на шестом этаже без подкладки, без ватных брюк, ну и застудил свою нижнюю часть конечностей» ↩
Правильно – Тыргу-Жиу, город в Румынии ↩
Здесь и далее так в фонодокументе ↩