Действующая армия
29 января 1942 года
«От пепла, крови – страшен след врага, где побыл враг, жилища очищайте, скребите, мойте – сколько силы есть. Морозы Подмосковные крепчайте, Чтоб дух немецкий выморозить здесь…»1
Эта деревня уцелела. Ни одного сожженного дома. Им было некогда – немцам. Они поспешно бежали. В том доме, где я живу, осталась коробка от сигарет. На внутренней стороне крышки напечатано жирным готическим шрифтом: «Всюду и всегда германские солдаты впереди». Это верно: сейчас они бегут далеко впереди от нас. Их не надо подхлестывать, их даже приходится догонять. И останавливать. Навсегда.
Бабушка рассказывает:
«Офицер ихний был, молодой такой, с черным крестиком на курточке. В тот день стреляли с того берега все время, окна звенели. Вечером он зашел, сел за стол к своим, быстро-быстро заговорили. Потом посмотрел на меня, показал на столе пальцем вот так – кружок, сказал: «Матка, капут!» Потом голову опустил на руки и заплакал.
Всю ночь стреляли. Они всё бегали, собирались, кричали. Утром никого не осталось.
Смотрим – идут наши разведчики. В белых халатах. Как ангелы небесные спустились. Пришли, желанные…»
В этой деревне не ставили виселиц, никого не расстреляли, никого не пороли. Здесь делали все тихо, без торопливости и шума.
В нашем доме умер маленький мальчик, сын хозяйки. Чудесный мальчишка. Шурик. Немцы не застрелили его, не ударили головой об стену, не выкинули на мороз. Нет, они просто скинули его с высокой печки. Они хотели лечь спать, а он им мешал.
Мальчик упал с печки. И через несколько дней заболел. Эта болезнь называется менингит и дети, болеющие ею, редко выживают в таком возрасте. Мальчик метался в судорогах, закрыв руками глаза. Сжимал голову. Плакал. И утром, когда снежная ночная вьюга улеглась, насыпав у дверей высокие сугробы, мальчик умер.
Спасти его не могли. Каждый день приходил к нам большой начальник – дивврач2. Он осматривал ребенка, давал дорогие лекарства, за которыми санитар ездил за тридцать километров. Врач выходил из комнаты, где лежал ребенок, покачивая седеющей головой. Он сказал мне три слова, которые говорят врачи в таких случаях: «Летальный исход неизбежен».
Вот так убили немцы мальчика. Без выстрела.
Еще два мальчика, имен их я не знаю, они – «Анютки Платовой оба», сказала хозяйка, – были искалечены немцами. Мальчики взяли со стола у обер-ефрейтора трехцветный карманный фонарик. Дети, что с них спрашивать… Они боялись наказания и убежали в соседнюю деревню. Солдат нашел их и привел к господину обер-ефрейтору. «Да, детей надо наказать!» Но немцы милосердны – дети, пусть они живут. Только одному мальчику выбили все зубы и сломали ребро. Только другому мальчику выкололи глаза. Выкололи глаза. Но немцы милосердны – пусть живут дети. «В конце концов – сказал господин обер-ефрейтор, – это только дети».
Вот так они погубили еще двух детей. Этих детей я видел. Я их не забуду. Я должен их не забыть. В конце концов, мы за них рассчитаемся.
***
Здесь у меня новый работник – Пухов. Мой земляк. Он был в командировке в Свердловске. Вернулся 13 января. Поздно ночью я закончил работу, разбудил его, и мы проговорили до рассвета. Он рассказал о родном городе, о знакомых, родных местах. И всё – что Пассаж торгует, в театре полно, на трамвай не попадешь, народ работает неустанно, город кипит – всё, всё было радостно слышать, радостно вспомнить, улыбнутся, взволноваться и подумать: черт возьми, ведь кончится эта войн, придет победа, и все мы вернемся в родные города, в родные семьи.
«Жди меня, и я вернусь, Всем смертям на зло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: повезло!»3
Борис.
ГАСО. Ф. Р-2861. Оп. 1. Д. 7. Л. 4-5 об. Подлинник. Рукопись.